Первый комиссар против последнего императора. Как министерская эпопея железнодорожного инженера Бубликова способствовала успеху Февральской революции
«И всё тот же загадочный, никогда не слыханный,
а всё сильнеющий Бубликов, как стена на всех путях...»
А. Солженицын, «Красное колесо»
В феврале 1918 года в Нью-Йорке была написана книга, которая стала, возможно, первым развёрнутым откликом на события Русской революции. Её автор железнодорожный инженер Александр Бубликов знал об описываемых обстоятельствах не понаслышке, поскольку сыграл ключевую роль в свержении монархии Романовых, направляя работу Министерства путей сообщения. Специально для vgudok.com об этой неординарной личности рассказывает писатель и историк Максим Зарезин.
Пигмеи в святилище революции
В отличие от петроградских событий октября 1917 года февральское свержение династии Романовых выглядит революцией без героев, восстанием без вождей, историческим актом, который свершился как бы сам собой. Личный вклад в февральскую победу оппозиции её номинальных лидеров – председателя исполкома Петроградского совета Н.С. Чхеидзе и председателя Временного комитета Госдумы М.В. Родзянко необходимо признать ничтожным, как и их политический вес в последующих событиях. Будущий полудиктатор «Александр IV» и кумир либеральной публики А.Ф. Керенский в те дни был всего лишь видным депутатом фракции «трудовиков».
27 февраля, на следующий день после появления указа о роспуске парламента (вернее, о перерыве в работе сессии), думцы долго и темпераментно обсуждали реакцию законодательного органа. Лидер кадетской партии Павел Милюков уточнял: «Там было вынесено – после ряда горячих речей – постановление не разъезжаться из Петрограда, а не постановление «не расходиться» Г. думе как учреждению, как о том сложилась легенда». Легенда, надо сказать, благополучно дожившая до наших дней, как и миф об «отречении» Михаила Романова.
Позднее, когда в Таврический дворец стали прибывать восставшие военные и пассивность депутатов стала выглядеть неадекватной, родилось предложение о создании Временного комитета, который, по собственному определению, «нашёл себя вынужденным взять в свои руки восстановление государственного и общественного порядка…».
«Я шёл в святилище революции, к героям, а застал каких-то испуганных пигмеев…»
Но и после формирования двух революционных органов власти – Петросовета и Временного комитета – первые дни своего существования они, скорее, играли роль символов «освободительного движения», а не реальных центров управления восставшими массами, пусть даже в пределах столицы. Характерно впечатление от визита в Таврический дворец одного из современников: «Я шёл в святилище революции, к героям, а застал каких-то испуганных пигмеев…».
Между тем, 27-28 февраля до окончательной победы ещё далеко. На стороне демократии только деморализованный петроградский гарнизон, состоящий большей частью из необученных призывников. Какие ответные меры предпримет император, как отреагирует на происходящее в Петрограде армия, другие российские города и провинции? Товарищ председателя Петросовета М.И. Скобелев вспоминал: «когда я вышел … встретить кучку солдат, пришедших первыми в Думу, и обратился к ним с речью, я был почти убежден, что … пройдёт несколько дней, и я буду расстрелян или повешен».
И в эту решительную минуту на авансцене отечественной истории появился не кабинетный теоретик, не думский интриган, не пламенный оратор и трибун, коих революционное брожение породило в изобилии, а практический человек, который без раскачки взялся за организацию конкретной работы по обеспечению успеха восстания. Этого человека звали Александр Александрович Бубликов.
По главному пути
Жизненная стезя нашего героя (или антигероя) до поры представляется линией прямой, как железнодорожная колея. Сравнение это не случайно. Александр Бубликов появился на свет в 1875 году в семье чиновника Министерства путей сообщения и с юных лет пошёл по родительским стопам; окончил Петербургский институт инженеров путей сообщения и стал быстро продвигаться по карьерной лестнице, в частности, служил начальником по изысканиям на дороге Москва – Казань – Екатеринбург. Бубликов входил в состав межведомственной Комиссии по выработке плана развития железнодорожной сети России. В 1905–1914 годах инженер опубликовал ряд работ по проблемам повышения эффективности отрасли. Вот названия некоторых его статей, опубликованных в те годы: «О необходимости срочной реформы постановки железнодорожно-тарифного дела в России», «О формах государственной поддержки железнодорожным предприятиям», «Экономические последствия сооружения обширной сети подъездных путей и спрямляющих магистралей».
Талант инженера Бубликов сочетал с предпринимательской жилкой. Он был директором Общества Среднекавказской железной дороги, возглавлял правление Общества Ачинско-Минусинской железной дороги. Бубликов возглавил «АчМиндор» благодаря тесным связям с Русско-Азиатским банком, который доминировал в акционерном капитале компании. Инженер коротко знался с владельцем банка Алексеем Путиловым, другими влиятельными представителями буржуазии, и стал одним из видных деятелей её всероссийской торгово-промышленной организации. После Первой русской революции в этой среде возник замысел создания собственной политической партии, получившей впоследствии название Прогрессивной, к которой естественным образом примкнул и Бубликов.
Начинающий политик был избран в IV Государственную думу от Пермской губернии и вошёл в когорту народных избранников в числе 48 членов фракции прогрессистов.
«Бубликов принадлежал, конечно, к русской интеллигенции, из своего происхождения не вырвешься, но, по сути, глубоко отличался от её основного типа, – рассуждает Александр Солженицын в «Красном колесе». – Основной тип русского интеллигента утонул в морали, в рассуждениях, что хорошо, что плохо, способен рыдать и жертвовать, – но уже экономики дичится, а управлять государством и совсем неспособен. А Бубликов – именно силу управления в себе отчётливо чувствовал, однако железные дороги были для него слишком узки, а вся Россия в целом не давалась».
Депутат берёт министерство
Бубликов явно скептически оценивал организаторские способности своих коллег по парламенту, их готовность к решительным действиям, в чём очередной раз убедился 27 февраля 1917 года. Весь день Бубликов безуспешно убеждал председателя Думы и главу Временного комитета Родзянко, Керенского, Чхеидзе и других «вождей» революции в необходимости, не мешкая, брать власть в свои руки, подчинив Министерство путей сообщения, которое, помимо управления железнодорожным сообщением, располагало собственной телеграфной сетью. Однако его предложение не встречало поддержки. Всё это время, по свидетельству Бубликова, депутаты «говорили без отдыха, до потери голоса, и никто не думал, что надо же начать действовать».
Лишь утром 28-го в ответ на повторное обращение депутата Родзянко ответил согласием. Бубликов тут же предложил председателю Думы подписать подготовленное им воззвание к железнодорожникам. «Характерно, что в обращении этом слова «старая власть пала», которыми оно начиналось, Родзянко заменил словами «старая власть оказалась бессильной», – вспоминал Бубликов, – настолько ещё в это время в Думе не верили, что революция уже свершилась, и к прошлому возврата нет».
Бубликов получил мандат комиссара Временного комитета Государственной думы в Министерстве путей сообщения, став первым обладателем этого статуса, – спустя сутки комиссары были назначены в другие ведомства. Новоявленный комиссар получил в своё распоряжение два грузовика с солдатами, по пути присоединил ещё один грузовик, и на легковом автомобиле во главе этой процессии отправился «во власть». Бубликов уже сформировал некое подобие команды: вместе с ним в министерство прибыли его давние приятели адвокат Седельников и инженер-путеец Перлов. Очевидно, ещё из Думы Бубликов послал телеграмму видному железнодорожному специалисту профессору Юрию Ломоносову с предписанием срочно прибыть в МПС.
Как сообщает в своих мемуарах Ломоносов, послание застало его дома и весьма удивило: и тем, что в министерстве командует Бубликов, и тем, что последний призывает его к сотрудничеству. Между ними сложились весьма прохладные отношения, после того как в 1908 году Ломоносов выступил против предложенного Бубликовым проекта строительства железной дороги, связывающей Донбасс и Волынь. Однако новоиспечённый железнодорожный комиссар ясно представлял, что сейчас ему нужен Ломоносов – и как знаток отрасли, и как высокопоставленный служащий МПС. Кроме того он, очевидно, был осведомлён о социал-демократических взглядах Ломоносова, а значит, мог рассчитывать на его безоговорочную поддержку в деле помощи революции.
Продовольственная блокада Петрограда не более чем миф.
Авторы книги «Романовы. Судьба царской династии» Грэг Кинг и Пенни Вильсон называют Ломоносова одним из активных участников заговора против Николая II и даже непосредственным организатором блокады поставок хлеба. В таком случае его сотрудничество с Бубликовым имеет куда более глубокую подоплёку, учитывая сведения о причастности обоих к масонству. Непонятно тогда, отчего Ломоносов «скромничает», представляя свое участие в событиях Февральской революции как случайность.
Впрочем, безоговорочно верить утверждениям Кинга и Вильсон вряд ли стоит хотя бы потому, что продовольственная блокада Петрограда не более чем миф. За декабрь 1916 – апрель 1917 года Петербургский и Московский районы не получили 71% планового количества хлебных грузов, однако эта недопоставка на 80% объяснялась отсутствием груза и лишь на 10% – неподачей вагонов.
«Страна ждёт от вас подвига!»
Прибыв в МПС, Бубликов арестовал царского министра Войновского-Кригера, поставив караул у дверей его кабинета, и переподчинил себе его заместителей и аппарат ведомства. Первым делом он распорядился распространить воззвание к железнодорожникам. В 13:50 28 февраля телеграф разослал по всей территории Российской империи следующий текст:
«По всей сети. Всем начальствующим. Военная. По поручению Комитета Государственной Думы сего числа занял Министерство путей сообщения и объявляю следующий приказ председателя Государственной думы: «Железнодорожники! Старая власть, создавшая разруху во всех областях государственной жизни, оказалась бессильной. Комитет Государственной думы взял в свои руки создание новой власти. Обращаюсь к вам от имени Отечества — от вас теперь зависит спасение Родины. Движение поездов должно поддерживаться непрерывно с удвоенной энергией. Страна ждёт от вас больше, чем исполнение долга, — ждёт подвига! Движение поездов должно производиться непрерывно с удвоенной энергией. Слабость и недостаточность техники на русской сети должна быть покрыта вашей беззаветной энергией, любовью к Родине и сознанием своей роли транспорта для войны и благоустройства тыла. Председатель Государственной думы Родзянко». Член вашей семьи, я твёрдо верю, что вы сумеете ответить на этот призыв и оправдать надежду на вас нашей родины. Все служащие должны оставаться на своем посту. Депутат Государственной думы Бубликов».
«Эта телеграмма в мартовские дни сыграла решающую роль, – писал в своих мемуарах Ломоносов, – к утру 1-го марта, т.е. за два дня до отречения Николая вся Россия, или, по крайней мере, та часть её, которая лежит не дальше 10-15 вёрст от железных дорог, узнала, что в Петрограде произошла революция».
Если последнее утверждение представляется преувеличением, то в целом с оценкой Ломоносова стоит согласиться. Известие о падении царского правительства произвело перелом в сознании рядового обывателя, воодушевило противников монархии и деморализовало её сторонников.
«Вторым делом было узнать, где Царь», – вспоминает Бубликов. Выяснилось, что к пяти часам утра 28 февраля императорские поезда покинули Ставку, чтобы преодолеть маршрут Могилёв – Царское Село, но им не суждено было попасть к месту назначения. В 03:45 1 марта литерные составы остановились в Малой Вишере, где было получено сообщение о том, что Николаевский вокзал и ближайшие станции по пути к Петрограду захвачены восставшими.
Узнав об остановке, Бубликов запросил инструкций у Родзянко, но пока думцы совещались, что предпринять, императорский поезд – литера А – тронулся из Вишеры и в 9 часов утра вернулся в Бологое в расчёте добраться до Царского Села по другим линиям. Между тем, Бубликов разослал всем начальникам станций приказание немедленно сообщать обо всех воинских поездах, направляющихся в Петроград, и не выпускать их со станций без соответствующего разрешения Временного комитета, а также запретил движение воинских эшелонов не ближе 250 верст от Петрограда.
«Как мне впоследствии передавали лица Царской свиты, как только Царь узнал, что на сети командую я, а вокзал Николаевской железной дороги занят каким-то неведомым поручиком Грековым, он как-то сразу сдался», – вспоминает Бубликов.
Об этом можно судить по воспоминаниям великого князя Андрея Владимировича, где приведена произошедшая около полудня 1 марта сцена разговора между командиром Собственного Его Величества железнодорожного полка генерал-майором С.А. Цабелем и императором, которого долгое время вводили в заблуждение оптимистическими сообщениями о наведении порядка в столице.
« – …Государь, Вас обманывают, – сказал он Царю. – Вот телеграмма. Смотрите, она помечена: "Петроград. Комендант Николаевского вокзала. Поручик Греков". Вы видите, что тут предписывается задержать на ст. Вишера поезд "Литер А" и затем направить в Петроград, а не в Царское Село.
Государь вскочил.
– Что это? Бунт?! Поручик Греков командует Петроградом?!
Цабель сказал:
– Ваше Величество, в Петрограде 60 000 войск во главе с офицерами перешли на сторону Временного правительства. Ваше Величество объявлены низложенным. Родзянко объявил всей России о вступлении в силу нового порядка. Ехать вперед нельзя. На всех железных дорогах распоряжается депутат Бубликов.
В крайнем изумлении, растерянности и гневе Государь воскликнул:
– Но почему же мне ничего не сказали раньше об этом? Почему говорят только сейчас, когда всё кончено?
Но через минуту он со спокойной безнадёжностью сказал:
– Ну и, слава Богу. Я поеду в Ливадию. Если потребует народ, я отрекусь и поеду к себе в Ливадию в сад. Я так люблю цветы.
Цабель развёл руками и вышел из вагона».
Фраза об идиллии в ливадийских садах в устах императора, на наш взгляд, звучит сомнительно, а вот известие о том, что перемещениями самодержца распоряжаются неизвестный депутат с курьёзной фамилией и комендант вокзала в чине поручика, могло вывести из себя даже сдержанного Николая.
«Стена Бубликова»
Нельзя сказать, что Бубликову и его соратникам в те дни удавалось всё задуманное. Так, они безуспешно пытались предотвратить перемещение царского поезда из Бологого в Псков. В 8 утра 1 марта на станции Дно была получена следующая телеграмма: «Благоволите немедленно отправить в направлении на Бологое два товарных поезда, занять ими разъезд и сделать фактически невозможным движение каких-либо поездов. За неисполнение или недостаточно срочное исполнение настоящего предписания будете отвечать как за измену перед Отечеством. Комиссар Государственной Думы Бубликов».
Однако царский поезд в 3 часа дня благополучно прибыл на станцию Дно и проследовал далее на Псков. Неудача привела эмиссаров новой власти в такое бешенство, что Ломоносов наставил револьвер на проявившего неподчинение сотрудника. Впрочем, давать волю эмоциям было некогда: помимо прочих дел от руководства МПС требовалось обеспечить успех важной политической миссии – поездки Родзянко к царю. Время выезда и пункт назначения несколько раз менялись, пока думский лидер вовсе не отказался от этой идеи.
Достаточно было одной дисциплинированной дивизии, чтобы восстание в корне было подавлено.
Днём 1 марта Николаю подали телеграмму из Петрограда: «Передайте Его Величеству, что председатель Государственной думы изменившимся обстоятельствам приехать не может. Бубликов». «И опять упало сердце, – реконструирует реакцию императора Солженицын. – Эти изменившиеся обстоятельства могли иметь много значений, но все зловещие. Измениться могло: или к тому, что Родзянко более надмевал. Или к худшему мятежу, так что Родзянко уже не управлялся с ним. И всё тот же загадочный, никогда не слыханный, а всё сильнеющий Бубликов, как стена на всех путях...»
«Стена Бубликова» в известной степени помешала и продвижению к Петрограду войск под командованием генерал-адъютанта Н.И. Иванова, призванных восстановить порядок в столице. Возможность эта по почти единодушному выводу современников была реальной. 28 февраля Ломоносов полагал, что «если весь Петроградский гарнизон перейдёт на сторону народа, это ничего не значит – придёт Дикая дивизия с артиллерией и от всего восстания мокрого места не останется». Ему буквально вторит Бубликов: «достаточно было одной дисциплинированной дивизии, чтобы восстание в корне было подавлено».
Быть может, тем самым революционеры из МПС преувеличивают свою роль в предотвращении опасности? Но вот бывший профессор Николаевской военной академии генерал-майор Д.В. Филатьев свидетельствовал, что «подавить бунт … легко можно было с помощью одной кавалерийской дивизии, быстро переброшенной из-под Пскова».
В распоряжении генерал-адъютанта Иванова находилась не дивизия, а лишь батальон Георгиевских кавалеров, который к вечеру 1 марта дислоцировался на станции Вырица. Ночью Иванов получил телеграмму от императора с предписанием не предпринимать никаких мер вплоть до особых распоряжений. Тем не менее, утром 2-го генерал со своим эшелоном направился на станцию Александровскую близ Царского Села, где находился выделенный в его распоряжение Тарутинский полк, – возможно, генерал считал, что подобные передвижения в рамках его компетенции.
Однако Иванову удалось продвинуться к Питеру лишь на 9 километров. На станции Сусанино состав загнали в тупик, а генералу вручили телеграмму от Бубликова: «По поручению Временного комитета Государственной думы предупреждаю вас, что вы навлекаете на себя этим тяжёлую ответственность. Советую вам не двигаться из Вырицы, ибо, по имеющимся у меня сведениям, народными войсками ваш полк будет обстрелян артиллерийским огнём».
Десятки глаз следили за перемещениями эшелонов и немедленно по телеграфу извещали министерство.
Этой дезинформацией Бубликов не ограничился. «Ваше настойчивое желание ехать дальше ставит непреодолимое препятствие для выполнения желания его величества немедленно следовать Царское Село, – импровизировал комиссар. – Убедительнейше прошу остаться Сусанино или вернуться Вырицу». Чтобы Иванов не продвинулся дальше к Петрограду, на линиях были испорчены стрелки.
Эти меры оказались излишни. Именно в Сусанино Иванов получил депешу от императора, отменявшую предыдущие указания о движении на Петроград. А днём 2 марта около трёх часов дня царь под прямым давлением генералитета отрёкся от престола в пользу сына при регентстве великого князя Михаила. Ещё не зная об этом решении, в Псков, где располагался штаб Северного фронта и находился государь, выехали представители Думы А.И. Гучков и В.В. Шульгин, о чём командующим фронтом Рузскому сообщили во второй половине дня.
Тут надо отметить, что контроль Бубликова над МПС позволял не только регулировать железнодорожное движение и передавать депеши. Десятки глаз следили за перемещениями эшелонов и немедленно по телеграфу извещали министерство, где в свою очередь делились новостями с Таврическим дворцом, в котором знали, например, что царь вышел из вагона прогуляться по платформе и с кем он разговаривает. Благодаря этому штаб революции располагал полной картиной происходящего, в то время как император находился в информационной блокаде. Когда Гучков и Шульгин выехали в Псков, телеграфный отчёт о ходе их миссии стал напоминать современную онлайн-трансляцию, фиксировавшую буквально каждый шаг участников исторического события.
Неужели никто не пытался противостоять «железнодорожной диктатуре» Бубликова? 28 февраля начальник штаба Верховного главнокомандующего М.В. Алексеев отдал приказание, что он принимает управление всеми железными дорогами на себя через товарища министра путей сообщения на театре военных действий В.Н. Кислякова. Данную должность учредили за несколько недель до начала революции. Генерал-майор Кисляков был назначен на этот пост по представлению исполнявшего обязанности наштаверха Василия Гурко, которого называют одним из руководителей масонской «Военной ложи» и единомышленником лидера октябристов Гучкова – неутомимого интригана, ненавидевшего императора.
2 марта Николай передал Гучкову и Шульгину «Акт об отречении» уже не только за себя, но и за цесаревича Алексея.
По сообщению современника событий, генерал-майор Кисляков, будучи сторонником революции, обратился с личным докладом к Алексееву и убедил того отменить распоряжение. А уже ранним утром 1 марта в своей телеграмме генерал-адъютанту Иванову написал что аттестует Бубликова «новым министром путей», заинтересованным в налаживании работы транспорта – тем самым, по сути, признавая его прерогативы.
Генерал-квартирмейстер штаба А.С. Лукомский в переговорах с коллегой высказывает мнение, что комиссарская телеграмма «не страшна, ибо призывает к порядку»! Как отмечает историк Г.М. Катков, оставляя железные дороги под контролем Бубликова, штаб лишал себя важнейшего орудия власти, которое вполне могло быть им использовано в решении политического кризиса, что впоследствии дало повод для обвинений Алексеева в двурушничестве и прямом заговоре.
Мартовские иды
Представители Думы прибыли в царский поезд в 21:45, а в 23:40 2 марта Николай передал Гучкову и Шульгину «Акт об отречении» уже не только за себя, но и за цесаревича Алексея. Казалось бы, в этих событиях Бубликову досталась вспомогательная техническая роль, но и здесь он умудрился оказаться на первом плане. Дело в том, что, вернувшись ранним утром в Петроград, Гучков, презрев предупреждения, поспешил поделиться радостью с рабочими Северо-западных железнодорожных мастерских. Однако провозглашённая оратором здравица в честь «императора Михаила» вызвала возмущение собравшихся, которые пожелали Гучкова арестовать, а «вредный» акт уничтожить. На месте событий оказался доверенный человек Бубликова, который не растерялся. «Самый акт потихоньку с заднего крыльца увезли мои подчинённые с вокзала ко мне в министерство и я хранил его у себя в кабинете», – не жалея личных местоимений, рассказывает комиссар.
Бубликову показалась сомнительной легитимность документа: он был составлен не по форме – не в виде манифеста, а в виде депеши наштаверху Алексееву, и к тому же, по мнению депутата, император не имел права отрекаться в пользу сына. Однако в тот момент юридическая подоплёка царского отречения мало волновала железнодорожного комиссара. Вскоре оригинал акта, который в окружении Бубликова окрестили «пропавшей грамотой», отправился в Думу, а типография МПС начала его печатать в виде отдельной листовки. Бубликов не преминул воспользоваться возможностью и разослал текст отречения по телеграфу.
В очерке Михаила Булгакова «Киев-город» есть такие строки: «Легендарные времена оборвались, и внезапно, и грозно наступила история. Я совершенно точно могу указать момент её появления: это было в 10 час.утра 2-го марта 1917 г., когда в Киев пришла телеграмма, подписанная двумя загадочными словами: – Депутат Бубликов. Ни один человек в Киеве, за это я ручаюсь, не знал, что должны были означать эти таинственные 15 букв, но знаю одно: ими история подала Киеву сигнал к началу…».
Телеграмма Бубликова пришла, конечно, не утром 2-го, а утром 3-го марта, да и Михаила Булгакова в эти дни в Киеве не было: он гостил в Саратове у родителей жены. Именно здесь, на берегах Волги, писатель и мог прочитать комиссарскую депешу, которая настолько врезалась в его память, что летом 1923 года во время работы над очерком, посвящённом Киеву, по прошествии стольких бурных событий он вспомнил свои впечатления и перенёс их на несколько лет назад на днепровские кручи.
А в неведомом Бубликове Михаил Афанасьевич, похоже, увидел черты персонажей столь почитаемого им Гоголя: Хлестакова, который «однажды даже управлял департаментом»; проходимца Чичикова – даром, что фамилии созвучны; и даже Ноздрёва, который, как известно, слыл человеком «историческим».
Без портфеля
3 марта было образовано Временное правительство, в котором пост министра путей сообщения получил кадет Н.В. Некрасов. Такой поворот событий явно разочаровал Бубликова, полагавшего, что министерский портфель достанется ему. Одна из ранних версий будущего состава правительства выглядела следующим образом: «Регент – Михаил Александрович, Верховный главнокомандующий – Николай Николаевич, премьер-министр – Гучков, министр путей сообщения – Бубликов, иностранных дел – Милюков, торговли и промышленности – Шингарёв, морской – Григорович, военный – Поливанов, командующий в Петрограде генерал-ад. – Иванов». Но это был слишком «правый» вариант кабинета, включавший представителей династии Романовых и бывших царских министров, который явно не мог устроить «партнёров» из Петросовета.
Отрёкшийся император пригласил «попутчиков» на обед, но они отклонили приглашение.
Раздосадованный Бубликов отказался от предложения Некрасова стать его заместителем и досиживал в МПС в ожидании сдачи дел, когда на него вновь была возложена важная миссия. 7 марта его вызвали в правительство. В тот день здесь решался вопрос об аресте царской семьи. Временное правительство постановило: «1) признать отрёкшегося императора Николая II и его супругу лишёнными свободы и доставить отрёкшегося императора в Царское Село. 2) поручить генералу Михаилу Васильевичу Алексееву предоставить для охраны отрёкшегося императора наряд в распоряжение командированных в Могилёв членов Государственной думы: А.А. Бубликова, В.М. Вершинина, С.Ф. Грибунина, С.А. Калинина».
На следующий день Бубликов с коллегами отправился в Ставку, где находился Николай. С бывшим императором сам депутат не общался – постановление Временного правительства Николаю объявил Алексеев. В Могилёве самое большое – и самое тягостное – впечатление на Бубликова произвело то, с каким усердием придворные отрекались от прежнего хозяина и старались выслужиться перед новыми. (Прислуга озадачила депутата вопросом: нужно ли по-прежнему давать молоко детям низложенного монарха.) Николай отбыл в Царское Село в одном поезде с думскими эмиссарами и конвоем, выделенным генералом Алексеевым. Отрёкшийся император пригласил «попутчиков» на обед, но они отклонили приглашение.
После возвращения в Петроград Бубликов исчезает из большой политики, в которой пробыл не больше десяти дней. Но обстоятельства этого стремительного «хождения во власть» до сих пор являются предметом спора историков и комментаторов. Некоторые из них полагают комиссарство Александра Бубликова составной частью разветвлённого заговора, нацеленного на свержение монархии. По мнению автора книги «Масоны у власти» Виктора Брачева, Бубликов был лишь исполнителем. «Подлинными организаторами погони, или правильнее, блокирования царского поезда и предательского направления его в Псков — прямо в руки заговорщика Н.В. Рузского — был член Верховного совета Великого Востока народов России Н.В. Некрасов».
Некрасов, которого Бубликов характеризует как далёкого от практической жизни интригана и демагога, мог занимать какие угодно посты в масонской иерархии, что вовсе не подразумевает его реальный вес в февральских событиях. Обращение Бубликова за санкцией к Временному комитету, скорее, связывало ему руки и мешало оперативному вмешательству. Тезис о «предательском направлении» императорского поезда в псковскую «западню» противоречит фактам – все указания МПС были направлены на то, чтобы воспрепятствовать движению литерного состава в направлении Дно – Псков.
А главное – непонятно, в какой географической точке должен был оказаться Николай 1-2 марта 1917 года, чтобы события стали развиваться по другому сценарию. Учитывая, что из всей русской армии поддержать императора решились только два генерала, лютеранин и мусульманин, Ф.А. Келлер и хан Гусейн Нахичеванский, командующие корпусами, дислоцированными, соответственно, в Молдове и на Волыни.
Не дожидаясь Октября
Попытки объяснить действия Бубликова указаниями могучей тайной организации обусловлены желанием определённого круга исследователей хоть как-то оправдать бесславную кончину монархии и беспомощность монарха, а также намерением задним числом установить взаимосвязь между заговором (или комбинацией заговоров) против Николая и мятежом в Петрограде, между тем, как в реальности многочисленных претендентов в спасители России февральские события явно застали врасплох.
Анализ условий, способствовавших успеху Февральской революции, выходит за рамки данной статьи. Можно сугубо отрицательно относиться к деятельности тех же Бубликова и Ломосонова, но их пример заставляет задуматься над вопросом: почему эти, несомненно, энергичные, знающие, самодостаточные люди оказались на стороне революции, и почему на стороне династии Романовых мы не видим ни одной равнозначной фигуры.
Возможно, недалёк от истины Бубликов, утверждавший: «…Русская власть стояла над русским народом, сильная с виду, но совершенно одинокая, никому подлинно не нужная. Ибо подняться до высоты просвещённого абсолютизма, точно сформулировать действительно исторические задачи своего народа и настойчиво их осуществлять было, конечно, не под силу русскому самодержавию, выродившемуся и духовно, и физически».
Все-таки было в этом депутате-инженере-бизнесмене нечто от Чичикова!
Впрочем, к новой революционной власти Бубликов относился не менее критически. Временное правительство он иронично именовал «семинарием государственного управления», участникам которого «приходилось, прежде всего, учиться, потому что знали они в сущности одно дело – говорить речи и критиковать чужую работу».
Летом 2017-го Бубликов участвовал в работе Экономического совета, созданного Временным правительством для разработки «общего плана организации народного хозяйства и труда». Подход Временного правительства к этой «организации» вызывал у Бубликова резкий протест. Он критиковал уступки рабочим со стороны кабинета, в частности осудил как «неудачную социализацию» циркуляр от 27 мая, в соответствии с которым Всероссийскому железнодорожному союзу, в лице его комитетов в центре и на местах, «должно принадлежать право самого широкого контроля и наблюдения за всеми отраслями железнодорожного хозяйства и вообще за деятельностью железных дорог».
Последний раз Бубликов напомнил о себе как о политике в августе 1917 года, ярко выступив на Всероссийском государственном совещании в Москве. После провала корниловского мятежа Александр Александрович, очевидно, отчётливо представил, какие события в ближайшее время ожидают Россию, и ещё в сентябре благополучно отбыл за рубеж, да ещё наверняка заблаговременно перевёл туда капиталы.
Трудно удержаться от соблазна и на контрасте не вспомнить судьбу ещё одного «калифа на час» Февральской революции – унтер-офицера Тимофея Кирпичникова, 27 февраля взбунтовавшего Волынский полк. Его портреты украшали первые полосы газет, висели на заборах и выставлялись в витринах. Керенский назвал Кирпичникова «солдатом революции номер один». После Октября он отправился на Дон и, попав в одну из добровольческих частей, стал рассказывать командиру о своих февральских «подвигах». На беду Кирпичникова, тем командиром оказался Александр Павлович Кутепов – один из немногих убеждённых монархистов среди белых генералов, который в февральском Петрограде 1917-го как раз безуспешно пытался усмирить «кирпичниковых». Кутепов с интересом выслушал рассказ «солдата революции номер один» и отправил его в расход.
В это время бывший комиссар Бубликов благополучно проживал во Франции. В 1920 на парижском совещании бывших членов Государственной думы его избрали во временный исполнительный Комитет за границей, в 1921 году Александр Александрович участвовал в съезде Русского национального объединения в Париже. Сотрудничал в отделе публицистики парижской газеты «Общее дело». Позже Бубликов переехал в США.
Все-таки было в этом депутате-инженере-бизнесмене нечто от Чичикова!
Максим Зарезин, специально для vgudok.com